вторник, 22 февраля 2011 г.

Русский танец царевны Саломеи (о постановке Романа Виктюка)

Как-то у Романа Виктюка спросили, правда ли, что в детстве он пытались летать, привязывая к рукам два веника. Мэтр ответил утвердительно и добавил: «Я думаю, что театр начался тогда, когда человек, увидев огонь костра и полет птиц, инстинктивно пытался подражать природе. Взмахами крыльев я и сейчас стараюсь достучаться до сердец зрителей. Взмах – крик, взмах – боль, взмах – спектакль».
Дмитрий Бозин - Бози - Саломея. Фото Натальи Фроловой
К российскому зрителю «Саломея» шла долго: в царское время постановка была невозможна потому же, почему и в Англии – из-за запрета выводить на сцену библейских персонажей. В обработке баронессы Радошевской, изменившей название, место событий и имена действующих лиц, пьеса попала на сцену в 1904 году. Позже «Саломею» пытались поставить Гардин, Мейерхольд и Евреинов. В год революции, когда с табу, связанными с религией, официально перестали считаться, к пьесе обратились одновременно Малый и Камерный театры. «Над спектаклем «Саломея», – писал Константин Державин, – тяготела подчеркнутая – граничившая с манерностью – изысканность поз, нарочитость отдельных интонационных периодов, склонность к подмене ритмической напряженности действия его метрической расчисленностью – все это не мешало «Саломее» быть последовательно доведенным до конца опытом эмоционально-трагического спектакля.»
 В 1998 году свою «Саломею» («Странные игры Оскара Уайльда») впервые показал Роман Виктюк. В постановке Виктюк соединил уайльдовскую пьесу с историей взаимоотношений Уайльда и лорда Альфреда Дугласа (Бози). Автор пьесы вполне в духе постмодернизма становится одним из ее действующих лиц, а драматург отождествляет себя со своим героем и выходит на поклон в костюме в стиле уайльдовской эпохи, с хризантемой в петлице. Тогда многие говорили об эпатаже Виктюка, но были и те, кто заметил, что, по сути, Виктюк продолжает главный разговор искусства – разговор о человеке, делает это искренне и на современном языке.
«Странные игры Оскара Уайльда»… На похороны «короля жизни» пришли всего шесть человек. Подлинный трагизм жизни Уайльда, его ирония, парадоксальность, изменчивость и в то же время верность себе завораживают и заставляют возвращаться к его судьбе так же, как и к его произведениям. Корней Чуковский описывает эпизод из детства Оскара: «Мальчишеские игры не по нем. Он такой степенный и высокомерный. Ему двенадцать лет, а уж он по воскресеньям носит цилиндр на своих девических кудрях, – и  товарищи, конечно, ненавидят этого чинного франта. Как-то вечером, в школьном парке, когда торжественной поступью он шествовал мимо них, они накинулись на него, связали его по рукам и ногам, приволокли на высокий пригорок, и, запыленный, исцарапанный до крови, он стал в созерцательную позу и с восхищением мелодически молвил:
 – Какой отсюда, с холма, удивительный вид!»
Роман Виктюк
А вот эпизод на суде, Оскар был тогда уже зрелым мужчиной. Им открывается «Саломея» Виктюка, в нем же максимально подчеркнута излюбленная Уальдом поза эстета. На вопрос судьи «Сколько вам лет?» Оскар (он же Ирод Антипа, он же Николай Добрынин) отвечает: «Тридцать девять», а замечание судьи «Вы родились в 1854 году, следовательно, вам уже исполнилось сорок» Уайльд парирует: «Прошу высокий суд учесть, что у меня сегодня чрезвычайно удачная бутоньерка, и я выгляжу на тридцать девять с половиной. А так как зала суда освещена весьма скупо, то на взгляд мне не дать и тридцати девяти».
Судья обращает внимание господ присяжных на то, что мистер Уайльд позволяет себе играть в слишком странные игры. Пафос этой сцены проговаривает Людмила Погорелова (леди Джейн Франческа Уайльд и Иродиада): «Миру не терпится забыть о том, что он христианский, ибо любовь, не смеющая назвать себя вслух, это любовь Иисуса из Назарета к Иуде из Кариафа. Мне не стыдно за своего сына, он остался верен своей неистовой ирландской природе, он остался свободным». Этих игр и этой свободы ему не смогли простить: «Поэт оказался для вас опасен. Он любил вас. Вы же никогда не любили себя».
Важно, что текст стенограммы судебного заседания актер читает по книге: герои отвечают как бы перед собой, но в то же время это прием, подчеркивающий искусственность искусства, его театральность. На это же работают и вычурные позы актеров, медлительные жесты.
Дмитрий Бозин (Саломея и лорд Дуглас) – воплощенный соблазн, упоенность собой и своей властью, доходящий до безумства в любви и эгоизме. По-кошачьи пластичный, по-змеиному вкрадчивый, именно он произносит слова, определившие решение Уайльда отказаться от побега: «Трус! Хочешь стать всеобщим посмешищем? Хочешь выставить на посмешище меня? Мужчины принимают вызов.» Оскар не говорит этого Бози, но это говорит Ирод Саломее: «Твоя красота смутила меня».
Ирод одинок в своем дворце. Он чувствует, что что-то должно случиться, тоскует, не зная о чем, как на закате. Ему постоянно напоминают, что он не должен так смотреть на Саломею, и за нарушение этого «должен» он вынужден заплатить самым ценным, что у него есть: жизнью пророка Иоканаана (Фархад Махмудов).
Молодой сириец Нарработ (Евгений Атарик) – чрезвычайно удачный образ. Напряженную тишину на обширной террасе во дворце Ирода нарушает его прерывающийся голос: «Как красива царевна Саломея сегодня вечером». Нас захватывают страдания этого сильного человека, его физическая мощь, рельефное тело и вместе с тем уязвимость, нежность, слабость.
Фото Натальи Фроловой
Саломея получает голову Иоканаана и произносит текст: «Солдаты бросаются и своими щитами раздавливают Саломею, дочь Иродиады, царевну иудейскую». В голосе ее звучит торжество. И Оскар, и Ирод попадают в ловушку «должен», они оба пошли за красотой и были преданы.
Виктюк проводит параллели не только между персонажами «Саломеи» и жизнью Оскара Уайльда. В этом декадансе, одетом Бухинником и оформленном Боером, закат древних цивилизаций сопоставляется с «закатом Европы» в целом.
Музыкальная составляющая спектакля – шедевр эклектики. Тут и Рихард Штраус, и Джеймс Браун, и Фредерик Шопен и, конечно, бесподобный, расхристанный «Русский танец» Тома Уэйтса. Танец души огромной и тоскующей, неистовой и неутоленной. Танец же служит основным пластическим средством, позволяющим создать синтетическое театральное зрелище.
Как-то Виктюк заметил, что его публика – это те, кто образует эмоциональное меньшинство. Те, кто выпал из этой цивилизации, в которой преобладает разум, а не сердце: «Мы объездили много стран, и эти люди, которые есть повсюду, определяют в мире все. Они каким-то непостижимым образом передают друг другу, из разных частей света, свои чувства. Я думаю, что они своим ощущением любви не дают нашей планете исчезнуть».
«Тайна любви больше, чем тайна смерти», – говорит Саломея за несколько мгновений перед своей смертью, когда жизнь ее уже окончилась, а смерть коснулась ее своей тенью и дала ей свою мудрость... «У любви нет человеческого лица, – вторит ей Роман Виктюк. – У нее только есть лик Бога и лик Дьявола. Любовь неизреченна и необъяснима, и что бы ни говорить о Любви, ее не замкнешь в Слова, как не расскажешь Музыку и не нарисуешь Солнце. Но только одно верно: тайна любви больше, чем тайна смерти, потому что Сердце захочет жить и умереть ради любви, но не захочет жить без любви.»
Любить Нарциссов – каприз и крест эстетов. Эта любовь всегда безответна и трагична, но только она способна подарить крылья, те мгновения счастья и боли, за которые не жаль отдать жизнь.

links:


вторник, 15 февраля 2011 г.

"Семь чудес Конца света" Андрея Колоколова

                  Бороздя беспредельные просторы сетей интернета и совершая путешествия в том числе и по маршрутам выходного дня, Андрей Колоколов, участник литобъединения «ОБОРГИС», автор книги «ПОКТОБ ПАПА», вдруг ощутил, что  есть кое-какие чудеса в Ростовской области. При этом чудеса эти аналогичны каноническим  «Чудесам Света». Этому ироничному наблюдению и посвящен проект Колоколова «Семь чудес Конца света в Ростовской области».


«Недавно все мы пережили конец Советов, – начинает Андрей. –   Так что живем мы поистине в эпоху Великого Конца. Согласно некоторым версиям, человеческая цивилизация своим истоком имеет берега Дона. И если человечество началось с Дона, то почему бы ему там и не закончиться? Живет в Ростове-на-Дону великий местный краевед и историк Василий Вареник. Так вот он еще и пророк. Он, например, предсказывает, что конец света начнется именно в отдельно взятой Ростовской области. Целую книгу про это написал. Поэтому предлагаемые мною чудеса носят слегка эсхатогический оттенок.
Террикон Хеопса
Вот – террикон Хеопса, обнаруженный мною при возвращении из экспедиции «Средний Дон-2010» в районе населенного пункта Синегорский, что на реке Северский Донец. Также как и его египетский аналог, он молча стоит в окружении двух коллег поменьше».
Храм Артемиды Советской
«Следующее чудо – это  Храм Артемиды Советской в селении Щербаково Неклиновского района Ростовской области. Скорее всего, это развалины местного храма Арта, то есть Дворца Культуры.»
Офенталийский маяк
«А это чудо также дислоцируется в Неклиновском районе в селении Офенталь – полевой Офенталийский маяк.»
Колосс Ростовский
«На почетное звание Колосса Ростовского имеется слишком много претендентов. Но я решил остановить свой выбор на изваянии Ильича из Богдановки. С знаменитым аналогом его роднит поза ног, а также то, что для древнесоветского социалистического народа  он был то же, что и божество солнца для древнегреческих язычников.»

Гелиководский мавзолей
 «Аналогом  Геликарнасского мавзолея я бы признал этот Гелиководский передвижной мавзолей на колесиках. Во время миусской покатушки ниваводов 2010 года мы обнаружили казалось бы на века застывший в песках Беглицкой косы Азовского залива этот Гелик, который мог бы стать мавзолеем для своих хозяев. Убрать его с места смогла только армагеддонская колесница с зверским числом  66.»
Статуя Иосифа Горийского
«Оставшиеся областные аналоги статуи Зевса Олимпийского и Висячих садов Семирамиды расположены на территории столицы Южного федерального округа. Вот, например, статуя Иосифа Горийского. К сожалению, само изваяние до нашей эпохи не дожило, как, впрочем, и аналогичное изваяние Зевса Олимпийского. Сталин, как и Зевс был большой практик. При этом  для проведения Олимпийских игр в Москве "лучший друг физкультурников" не сделал никаких движений, в отличие от своего национального социалистического коллеги Адольфа Гитлера, организовавшего-таки  олимпийские игры в стольном граде Берлине в 1936 году. Памятников ни тому, ни другому, правда, ни в Москве, ни в Берлине не сыщешь. Интересно, что прекрасная статуя Сталина была установлена в память о навсегда усопшем вожде  во дворе одного из  домов-гигантов в самом центре Ростова – на углу улицы Красноармейской и проспекта Ворошиловского, в соответствии с вполне демократическим решением жильцов этого дома, за счет самих же жильцов – в духе глубоко  отечественных традиций приобретения веревки за счет повешенного. Также в духе наших традиций статуя долго не простояла и была тайно демонтирована в одну из темных ночей наступающей эпохи светлой оттепели. При этом материальных затрат жильцам по сию пору власти не возместили. Так что от статуи остался только постамент, с лицевой стороны которого вместе со статуей убрали и идентификационную табличку. Постамент тоже вполне эстетически прекрасный – кубически совершенный. Можно помечтать, что статуя Сталина, подобно статуе Командора – просто временно отлучилась со своего постамента, чтобы придушить какого-нибудь среднедонжуанского изменника интернационалсоциалистического движения.»

Висячие склады

«Достаточно известное для ростовчан и гостей чудо – это «Висячие склады». Расположены они на набережной реки Дон. В середине XIX – начале XX  веков это были зерновые склады купцов Парамоновых или Максимовых. Конец их прямого назначения настал во второй половине века ХХ. Произошло нарушение дренажной системы и через сооружения прорвался подземный родник. Стихию воды дополнила и стихия огня – не раз сооружения горели. Сейчас это чудесный  в своем запустении каскад кирпичей, камней, воды и растений, используемый в теплое время года в том числе и в качестве дикого бассейна для всяческих омовений. Чудом является и то, что это сооружение является памятником архитектуры федерального значения. Ранее существовали какие-то надежды на изменение печальной судьбы складов в лучшую сторону, но с получением федерального статуса, они окончательно зависли.»
links: 

"Я лучшая. Я безупречная..." ("Черный лебедь" Даррена Аронофски)

                 Подростком Даррен Аронофски увлекался черно-белой фотографией. Эстетика контраста, теперь на новом уровне, воплотилась в его фильме «Черный лебедь» («Black Swan»), который выходит в российский прокат 17 февраля 2011 года. Над этим психологическим триллером, открывшим 67-ой Венецианский кинофестиваль, создатель «Пи» и «Реквиема по мечте» работал с проверенной командой – оператором Мэтью Либатика и композитором Клинтом Манселлом.

Даррен Аронофски погружает нас в мир нью-йоркского театра балета, который готовится открыть новый сезон оригинальной версией «Лебединого озера». Обаятельный, но требовательный балетмейстер Тома (Венсан Кассель) рассказывает группе: «Девушка чистая и милая, заключена в тело лебедя. Она заслуживает свободу, но заклятье может разбить лишь настоящая любовь. Ее желание почти сбывается, ее находит принц. Но пред тем, как признаться в любви, похотливый близнец, Черный лебедь, вмешивается и соблазняет его. В отчаянии Белый лебедь бросается с утеса. Она хочет в смерти найти свободу».
По этому же сценарию разворачиваются события в жизни Нины (Натали Портман), старательной, но холодной балерины, которой достается роль Королевы Лебедь. Белый лебедь в этом треугольнике – конечно, Нина, принц – Тома (которого Нина называет «самым лучшим»), а близнец, Черный лебедь, – Лили (Мила Кунис), более естественная и чувственная балерина.
 «Черный лебедь… Чрезвычайно сложно танцевать обоих, – говорит Тома. – Совершенство – это не только самоконтроль, но и умение отпустить себя. Трансцендентальность. Она присуща не многим». Планка изначально поставлена очень высоко. Нине так хочется быть лучшей. Перфекционизм последовательно нагнетается на работе и в семье. Нина, преклоняющаяся перед талантом экс-звезды балета Бэт, очень болезненно воспринимает критику Тома. Балетмейстер постоянно недовольного тем, как Нина танцует Черного лебедя, кроме того, он публично заявляет о том, что девушка красива, но абсолютно несексуальна. Мать, любящая, но властная и требовательная женщина, оставившая балет ради дочери, теперь проецирует на нее свои несбывшиеся мечты: «Ты еще себя покажешь». Тонко организованная психика балерины не выдерживает такого напряжения, и она постепенно начинает сходить с ума. Ее галлюцинации становятся все продолжительней и опасней. Слова матери: «Эта роль убьет тебя» оказываются пророческими.
Мир, в котором живет Нина, не знает страстей: в розово-белой комнате девушку окружают мягкие игрушки и музыкальная шкатулка, классический завтрак балерины – яйцо и пол-апельсина – готовит мама. Она еще маленькая девочка, упрямая, способная, никогда не испытывавшая чувств, которые должна сыграть.  Вся ее жизнь – в репетициях. И именно потому, что жизнь шире, чем только репетиции или только работа, роль дается балерине с таким трудом.
Нина безжалостна к своему телу и одновременно боится его. Она живет, постоянно ограничивая себя, изнуряет тело продолжительными репетициями, отказывается от своего любимого торта, который купила для нее мама. И тело ей мстит: ее постоянно мучают кошмары, связанные со сферой телесного. То ее ноги становятся пластилиновыми и ломаются, то из расцарапанной спины растут черные шипы (которые потом оказываются перьями), то она отдирает заусеницу до середины пальца, то ей кажется, что у нее срослась кожа между пальцами на ногах под пуантами. Даже давняя нервная привычка Нины – расчесывать спину – так или иначе связана с разрушением тела.
Другое дело Лили. Девушка с аппетитом ест в клубе, слушает плеер в свое удовольствие, и своей естественностью, легкостью, сексуальностью, жизненной энергией привлекает Тома гораздо больше прилежной Нины. «Она не притворяется», – говорит балетмейстер.
«Черный лебедь» насыщен русскими культурными кодами. Так, мотив двойничества Нины и Лили, присутствующий на протяжении всего фильма, сближает Даррена Аронофски с Федором Достоевским. Когда Нина впервые видит Лили в метро, они одновременно поправляют прически одинаковыми жестами. Лили выбрана дублершей Нины, но, с другой стороны, Лили оказывается частью самой Нины, которую она боится в себе признать. Убивая ее в своей галлюцинации, Нина убивает себя. Все обманчиво в зеркалах, которые повсюду, начиная от ванной комнаты в квартире Нины, заканчивая огромными зеркалами в балетном классе.
О выборе актрис на роль Нины и Лили Даррен Аронофски рассказал корреспонденту «Голоса Америки» Галине Галкиной: «Я не был уверен, сможет ли она с ней справиться даже за полтора месяца до начала съемок – ведь пока не начнешь работать с актером, не знаешь, на что он способен. Я думаю, что эта роль – одна из самых сложных в послужном списке Натали, так как она соединяет в себе две противоположных характера, которые олицетворяют белый и черный лебеди. Я также попросил Натали добиться того, чтобы ее фигура – насколько это возможно – стала «балетной». Балетом обычно начинают заниматься с раннего возраста – лет с четырех, поэтому не удивительно, что балерины имеют специфическую фигуру: у них чрезмерно растянуты суставы, по-особому вывернуты ноги. Чтобы внешне походить на балерину, а также уметь на пуантах танцевать балетные партии, Натали в течение года занималась по пять часов в день.
Мила? Я не видел ее в телешоу, а впервые заметил ее в комедии «В пролете». Она буквально срывалась с экрана – смешная, сексуальная, чувственная красавица. И я подумал: «Ух ты, кто это такая?!» Она выглядела очень естественной и интересной и запомнилась мне. А потом Натали мне позвонила и спросила: «Как насчет моей подруги Милы Кунис на эту роль?» Тогда-то мы с Милой и познакомились – по видео, потому что я был здесь, в Лондоне, а она – в Лос-Анджелесе. После этой видеовстречи я предложил ей сыграть роль Лили. Мы сразу нашли с ней общий язык».
В конце фильма сбываются слова реалистично мыслящей Лили: Тома удостаивает Нину титула своей прошлой фаворитки – «Моя принцесса». Все растворяется в белом, (излюбленный монтажный прием Аронофски fade to white). Лили слышит Тома и повторяет: «Я лучшая. Я безупречная…» И в это мгновенье она счастлива.
«Черный лебедь» смотрится на одном дыхании. Утонченная эстетика, метафоричность, психологизм сочетаются с глубокой философской проблематикой. Среди прочего, Аронофски предлагает вновь задуматься о  добре и зле. Тома высказывается о бывшей звезде балета Бэт: «Она всегда действовала, как будто по наитию каких-то злых сил. Может быть, поэтому на нее было так интересно смотреть». Она прекрасна, как цветы зла, которые выращивал Шарль Бодлер. Вспоминается и знаменитый пассаж из «Мастера и Маргариты» Михаила Булгакова: «Но тебе придется примириться с этим, – возразил Воланд, и усмешка искривила его рот, – не успел ты появиться на крыше, как уже сразу отвесил нелепость, и я тебе скажу, в чем она – в твоих интонациях. Ты произнес свои слова так, как будто ты не признаешь теней, а также и зла. Не будешь ли ты так добр подумать над вопросом: что бы делало твое добро, если бы не существовало зла, и как бы выглядела земля, если бы с нее исчезли тени? Ведь тени получаются от предметов и людей. Вот тень от моей шпаги. Но бывают тени от деревьев и от живых существ. Не хочешь ли ты ободрать весь земной шар, снеся с него прочь все деревья и все живое из-за твоей фантазии наслаждаться голым светом? Ты глуп.».
Отметим, что Аронофски предложил показывать «Черный лебедь»  и свой предыдущий фильм «Рестлер» (2008 года) на сдвоенных сеансах. Это логично, ведь в обоих фильмах режиссер проводит одну идею: дикое изнурение тела и тотальный самоконтроль всегда ведут к саморазрушению, будь то рестлинг или балет.



То ли люди, то ли куклы Маши Богораз

Свои работы – то ли куклы, то ли скульптуры – Маша Богораз делает из массы собственного изобретения. Странные  существа выглядят совсем как живые: будь то изысканная барышня с изломанными бровями или увлеченный исследователь с лупой. 

Образы как будто вырастают из шаров, являя метаморфозы и многообразие формы. Каждая деталь, каждый жест, изгиб работают на создание завершенного персонажа, передают характер или настроение. Этим настроением проникаешься, и сами собой в голове возникают истории о притягательных в своей самобытности фигурках.
– Маша, как рождаются эти удивительные образы?
– Бывает, я беру какого-то известного персонажа, бывает, образы складываются из каких-то эмоций. В первой коллекции работ было много персонажей из народных сказок, ведь в них заложен глубокий философский смысл. Так, у меня был серый волк. Тот самый волк, который съел коня Ивана-Царевича, а потом страдал из-за чувства вины. Измученный достоевщиной, волк все делал для Ивана и даже пожертвовал жизнью. Или живая и мертвая вода, например, – очень значимый символ. Этого волка я предложила музею Изобразительных искусств. Там выставка была посвящена алкоголю. Я подумала, почему бы и нет: ведь живая и мертвая вода может быть интерпретирована как алкоголь. Музей отказался, мне сказали, что это слишком мрачная подача темы. Хотя тема алкоголя особо веселой для России быть не может. Меня многие люди старой закалки обвиняли в мрачности. Из-за этого были проблемы. 
– Что-то я особой мрачности не заметила…
– Они и не были мрачными. Они были более языческими, а в язычестве нет четкого разделения на черное и белое, на добро и зло. Просто они немного диковатые. Детей они не пугали. Они пугали некоторых взрослых. Но есть взрослые, которые и икон боятся. Но тут дело уже не в объекте, а в их собственном восприятии.
– Помнишь свою первую куклу?
– Это была гусеница из Льюиса Кэрролла, курящая кальян. Она всем нравится, но я ее не очень люблю. Она красивая, в общем, украшена бисером, но все-таки она слишком попсовая. К тому же, я уже много раз ее выставляла.
– Как-то доводилось читать, что тебя подозревают в ведьмовстве…
– Так говорят о многих женщинах. Мою подружку тоже подозревают, хотя она не делает кукол. Я вообще считаю, что магические ритуалы нельзя делать, и я конкретно ничего не делаю, то есть иголками свои куклы не тыкаю.
– Коллекция работ, которая выставляется сейчас в "Новой русской галерее", чем-то принципиально отличается от первой?
– Эта серия более эмоциональна. И я вообще больше люблю эмоциональное творчество. Да, сейчас популярно концептуальное искусство, несущее смысловую нагрузку. Но мне кажется, что чистое искусство – оно именно эмоциональное, как музыка.
В моей первой коллекции более ощутима была смысловая подоплека – волк с живой и мертвой водой, лис-оборотень из китайской мифологии. Кстати, очень противоречивый персонаж, бывает как положительным, так и отрицательным, а бывает, меняется, что редко случается в сказках.
– А для этой коллекции ты прописывала концепцию?
– Да. Философская подоплека такова: мы все замкнуты окружностью, она вмещает в себя все: космос, нас… Прямая линия, проведенная по окружности, неизбежно возвращается к своему началу. Замкнутая окружность для нас – синоним бесконечности, потому что настоящую, разомкнутую, бесконечность мы представить себе не в состоянии. Так парадоксально на шаре – совершенной Платоновой фигуре – смыкаются две противоположности – завершенность и бесконечность. Все остальное, все формы – только маски того или другого. Точнее, и того и другого – бесконечности, замкнувшейся в собственной пустоте. Маски пустоты.
Но помимо «концептуальной» стороны вопроса есть еще и другая. Один раз я сделала фигуру с шаром, и она мне понравилось. В серии работы всегда смотрятся органичней. Поэтому я и решила сделать серию работ, которые, по сути, не объединены ничем, кроме формы шара.


 – Расскажи о какой-нибудь работе подробней. 
  Иногда с работами мучаешься, хоть они и не самые лучшие. «Летчица» (которая улыбается) получилась очень легко и быстро. Я давно хотела сделать куклу Чкалова в летческом шлеме. Вообще хотела сделать коллекцию кукол революционных героев, не очень растиражированных. Показать их с непривычной, немножко демонической стороны. Но я побоялась, что они получатся совсем страшными. Хотела сделать куклу Мальчиша Кибольчиша. Образ очень интересный.

– Какая публика любит твои работы?
– Маньяки. Один из них даже в телефоне у меня записан как «маньяк». Если серьезно, любит молодежь, но молодежь у нас такая, как везде. А люди состоятельные зачастую предпочитают искусство более консервативное, какие-нибудь донские пейзажи. С радостью работы воспринимает моя дочка и другие дети.
– Не жалко расставаться с работами?
– В начале – да. А потом, спустя время, я могу под настроение подарить работу, как того же волка, о котором я рассказывала. Хотя до этого я не продавала его ни по какой цене. Когда проходит время, работы начинают тяготить.
– Влияют ли как-то куклы на твою жизнь?
– Я мистически настроенный человек. Одно время я даже боялась делать что-то мрачное: не хотелось связываться с какими-то вещами. Иногда думаю: надо делать позитивных кукол, чтоб жизнь наладилась. Но ничего из этого не получается, потому что это ведь уже не от души, а в корыстных целях, или магических. Тут уж надо решать: либо ты художник, либо ты колдун. А колдовство к искусству не имеет отношения.
Фото Игоря Ваганова и из архива Маши Богораз
links: 

Игорь Ваганов: "Я киборг, но это нормально..."

Игорь Ваганов "Я - киборг. Но это нормально..."

Когда-то давно он написал рассказ. Про человека, который проснулся, собрал сумку, на полночной попутке добрался до Ворошиловского моста, где старательно инсценировал свою смерть, бросив в воду одежду, письма и документы. Затем он исчез. Когда в прессе появились первые сообщения о его гибели, он был уже далеко. 
Эта история могла бы произойти с ним самим. Несколько раз городские новости полнились слухами о его смерти. Каждый раз, когда город не принимал его, он исчезал. Но каждый раз почему-то возвращался. Свой среди чужих, чужой среди своих. Просто другой. Игорь Ваганов, художник, журналист, культуролог, организатор множества арт-проектов в стране и за рубежом, самая интригующая фигура ростовского андеграунда.  

Про него давно ходит масса историй, порой слишком невероятных, чтобы в них верить. Забавно, но большинство  из них –  правда.
В детстве Игоря завораживали куклы. Ребенок шил их из лоскутков, сочинял истории и устраивал на бульваре перед домом каждый вечер представления. Собирались бабушки с детьми, смотрели, плакали. Когда мальчик пошел в школу и сшил куклу на уроке труда, это показалось учителям тревожным знаком: вызвали родителей, и вскоре школу пришлось сменить.
Ребенком Игорь пытался сжечь Областной музей изобразительных искусств на Пушкинской. Перенес кучки осенних листьев к зданию и поджог. Ему не понравились картины висевшие там. Юного террориста задержали по всем правилам – с дворниками и участковым. Ему едва тогда исполнилось шесть.
Период взросления проходил бурно, под знаком «первой пубертатной любви» - актрисы, певицы и иконы 60-х Джейн Биркин. Спасибо рок-музыке: она спасла мальчику здоровье. Когда появились «Led Zeppelin», Игорь понял, что свет клином на Жене Биркиной не сошелся, что есть в этом мире что-то более содержательное, и не столь болезненно на него воздействующее.
Игорь Ваганов. Война
В художественную школу Игоря Ваганова хоть и со скрипом, взяли сразу в выпускной четвертый класс. Однако проучился он там не долго. Как-то на урок зашел директор, Игорь к тому моменту свой горшок с натюрмортом уже нарисовал, и развлекался тем, что ваял из него какой-то кубизм. Директору кубизм явно не был близок, и все кончилось скандалом. «Преподаватель тогда предложил мне посещать занятия тайно – лазить через окно, – рассказывает Ваганов. – На случай появления директора у нас в кабинете был шкаф с глиняными головами, и учитель предложил меня там прятать. Я поблагодарил, но не согласился. Потому что начинать жизнь со шкафа с оторванными человеческими головами – это, по-моему, мрак». С тех пор он ненавидит натюрморты…
Подростком Игорь участвовал в разных выставках и один раз его даже назвали «юным Дюрером» - сказалось раннее увлечение тех лет. Но скорее длинные волосы как у Дюрера. Однако почивать на лаврах оказалось невыносимо скучно. Поздней ночью он вынес из дома около восьмидесяти своих живописных полотен, разрезал на куски и сжег. Только немногие спасла мама. У мамы оказался хороший вкус. Никто тогда не знал, что к рисованию он вернется только десять лет спустя…  
Музыке молодых людей в ту пору учили вражеские радиоголоса, которые упорно глушили наши идеологические службы. Ребята слушали безобидную «АВВА», которая через многочисленные помехи больше напоминала Джимми Хендрикса. «А потом удивляются, почему дети выросли такими нервными!» – восклицает Ваганов.  
С первой школьной группой «Stream», которую сами участники ехидно называли «стрем», Игорь репетировал в воинской части. Во время выступления на праздничном концерте в честь 23-го февраля с песней группы «Самоцветы» «У деревни Крюково» Игорь открыл для себя удивительную вещь. Если «Самоцветов» играть в замедленном темпе, получается чистой воды «Black Sabbath». После этого открытия репетиционной базы ребята лишились.
В училище им. Грекова Ваганова не взяли, сказали, что учить его просто нечему - у него уже есть свой стиль. Тогда Игорь за компанию с другом решил поступать на биофак РГУ. Всех тогда влекли слоны и обезьяны, а Ваганов хочет изучать волков, а потом уйти к ним жить. Но потом понял: изучать волков надо не в институте, а в жизни.
Однажды Ваганов с другом придумали сделать в Ростове большой фестиваль брейк-дэнса. Все закончилось скандалом – зал просто не смог вместить всех желающих. Поклонниками брейк-дэнса неожиданно оказались и матери с детьми на руках, и пенсионеры союзного значения, народу сбежалась тьма. Местная «молодежка» обозвала Ваганова с другом «мучениками от культуры». Тогда он обиделся и создал …рок-балет. Балет назвал «Макияж». Комсомолу это опять не понравилось – они предложили встречную альтернативу вульгарному буржуазному названию. «Красная гвоздика», или на худой конец «Алые маки Иссык-Куля». Через полгода «Макияж» произвел фурор во Дворце спорта на каком то празднике жизни. «Дальше альтернативы не было – либо в «маки», либо в порно… Нам очень хотелось в порно, но мы были еще маленькие. Пришлось распустить группу».
А потом в его жизни появилась Прибалтика, «советский Запад», любовь к которой он сохранил до сих пор. Родители не верили, что с шестью рублями в кармане можно ночью выйти неизвестно куда и через пару дней оказаться на другом конце земли. «У каждого должно быть свое место на земле. Об этом писал Вайль, снимал Аристакисян, в культурах многих народов оно отмечено как genius loki. Это место где тебе хорошо, где ты раскрываешься максимально». То, о чем Ваганов читал годами, ожило: полеты во сне и наяву, автостоп через страны и судьбы, академия художеств и сами художества, жизнь как чудо, журналистика как стиль жизни, музыка как жизнь в стиле, близость смерти как прозрение.

Позже были прогремевшие проекты Achtung Baby!, Landshaft, Свои, Чужие!, сложные переплетения чуждости и родственности, признания и забвения, скандала и уединения, «нежности в форме суровости, суровости в форме нежности».
Наверное символично, что на миллениум пришелся его роман с мультимедиа. Новые технологии давали большую свободу для эксперимента, чем прежние холст и масло. Искусство, рожденное в машине, по замыслу должно было экспонироваться в проекциях, давая зрителю возможность буквально входить в него, осязая его всей кожей. Совсем недавно на международной выставке в Женеве, Швейцария, состоялась премьера работы Ваганова «Matame, por favor!» (Прошу, убей меня!). К счастью, все остались живы.
Два года назад неожиданно оставив журналистику, в которой проработал многие годы, он снова вернулся к рисованию. Через месяц показал свои работы на выставке в Нью-Йорке. Год спустя Ваганов показал свои первые фильмы. «Потому что кино, это, пожалуй, единственное чем я еще не занимался…». Что дальше?
Мы побеседовали с Игорем Вагановым о радости потерь и боли обретений.

– Игорь, что проект «Achtung Baby!» значил лично для тебя?
– «Achtung» изменил меня во многом. Это просто уже часть жизни. Он дал мне имя в стране и за рубежом, дело, которое нравилось мне, встречи и работу с людьми, о многих из которых я раньше мог только мечтать. Для меня гораздо важней не то, что «Achtung» дал мне, а то, что «Achtung» дал огромному количеству людей по всему миру. Признаться, для меня было неожиданностью как проект, созданный в Советском Союзе, во многом несовершенный, стал одним из ведущих в своем формате в мире. Он помогал многим людям налаживать связи, получать информацию, координировать какие-то действия, консолидироваться, вдохновляться, творить, мыслить по другому. Самим фактом своего существования «Achtung» показал, что можно делать и как можно делать. Это было одно большое и удивительное приключение. Начиная с открытия для себя удивительных художников и артистов по всему миру с их харизматическим видением жизни. И заканчивая искусством, пропаганде которого не только здесь в России, но и за рубежом мы широко содействовали. «Achtung Baby!» – это как одна большая книга. В которой много страниц.  Радио «Achtung» – одна. Нашумевшая пластинка «Ten Years of Madness (behind the Iron Curtain)» (Десять лет безумия (за железным занавесом) – другая. Маленькая девочка Света, которая вела со мной первые радиопередачи – совсем третья. И все эти страницы по-прежнему актуальны и значимы. Хотя уже история…
– Ты много путешествовал и жил за рубежом. Что тебе дали страны, в которых ты побывал?
– Любое странствие – это, прежде всего, маленькое открытие мира. И конечно себя в нем. И понимание того, что мир намного интереснее, чем может казаться. И проще. И ты его делаешь сам. Главное, что дала мне Голландия, это чувство, что я абсолютно не андеграундовый человек. Если то, что я там увидел, и есть андеграунд. Первая ночь по приезду закончилась беседами о Тургеневе с девушками Улицы Красных фонарей, бросанием под поезд, идентификацией звезды Игги Попа в случайном клубе. А в пять утра меня резали как свинью какие-то добрые амстердамцы в ломке. До сих пор шрам остался. Ростов тоже город не тихий, но Амстердам оказался круче. Раньше, приезжая туда, на каждом шагу предупреждали: держите при себе двадцать гульденов. Подойдут – отдавайте. У меня лежали двадцать гульденов в кармане у сердца. Но они-то мне в живот тыкали. Тыкали бы в сердце, нашли бы. Готовый сюжет для блокбастера.
В Германии я понял, что кроме жизни есть еще… просто жизнь. Это трудно объяснить. Когда у Кейджа однажды спросили: «В чем смысл жизни?», он ответил: «Смысла нет. Есть просто жизнь». Вот так. Вечерами мы с друзьями забирались на развалины какого-то старого замка и просто смотрели как солнце топится в закат. Небо, воздух, простуженные чихающие лисы и ежи, болтающиеся под ногами, гулкий бой старой часовни неподалеку и какие то безумные лошади… Никогда не думал, что на такое поведусь.
Прага дала мне возможность облегченно вздохнуть, потому что после того, как я перестал бывать в Вильнюсе, в душе осталась какая-то дыра. В Праге я понял, что есть другой город, где мне может быть также хорошо. Прага – это memento more, город, на каждом шагу напоминающий о смерти. Но не тягостно и дипрессивно, а бодро, весело и светло. Я жил там в Нюсле, милом старомодном районе возле знаменитого моста Самоубийц. С него почему то люди постоянно прыгали вниз головой. Может карма у них такая. А другие потом приходили и на асфальте их старательно обводили – что-то вроде, здесь подал Вася, а здесь Петя. Гуляя поздно ночью, когда там никто не прыгал, даже как-то жутко не по себе становилось… 
– Что для тебя имеет значение сейчас?
– В данный момент ужин. А не Шекспир. Если серьезно, еще более значимыми стали вещи, которым учили в детстве: искренность, открытость, честность, порядочность, уважение к старикам и любовь к детям. Дом. Жизнь и смерть. Боль – хороший стимул для понимания каких-то вещей. Боль отрезвляет. Она открывает глаза. Она очень сильный афродизиак... Около тридцати лет я занимался здесь тем, чего в Ростове, в общем-то, нет. Я занимался культурой. Странное ощущение. Теперь меня занимают все эти технологии вокруг – по форме, звуку, конструкции и своему деконструктивизму. Потому что время такое. Или так я его давно чувствую. Фриц Ланг и Теа фон Харбоу, Яков Протазанов, Берроуз и  Кроненберг, Балард и Кендзи Саратори… Одним словом, есть чем вдохновляться.

– Как ты понимаешь счастье?
– Счастье – это когда ты живешь, как ты хочешь, когда ты сам свою жизнь строишь, а не кто-то за тебя. Ощущение свободы это счастье, хоть даже на мгновения. А еще счастье – это просыпаться без пятнадцати пять и видеть, как вся эта тишина начинает оживать. Как встает солнце, как меняется цвет неба, как сонная кошка лезет на подоконник и строит рожи таким же сонным птицам за окном. И ты такой весь помятый, пытающийся вспомнить сон, который видел пять минут назад. Счастье – когда на улице сырая холодная погода, а дома горячая ванна и сигареты. Счастье – стоять совершенно голым под дождем, когда молния лупит где-то рядом с тобой в землю. И она может влупить один раз и в тебя. Но ты об этом не думаешь, потому что – счастье. Счастье – это дети, когда ты их любишь. Счастье – когда дорогой тебе человек рядом, можно просто молчать и греть его холодный нос. Счастье - оно не в большом и не в глобальном. А в огромном количестве таких маленьких вещей. Счастье когда это понимаешь...
– Игорь, и последний вопрос: при чем тут киборг?
– Какой киборг? 

 

Игорь Ваганов. Антигравитация
Игорь Ваганов. Matame, por favor!
ПОЛЕТ ВАГАНОВА ВО СНЕ И НАЯВУ 
 (рецензия на фильм "Synergos : 24")
Фильм Игоря Ваганова «Synergos : 24» похож на волшебную шкатулку: дна ее никто не видел, и никто не знает обо всех ее сюрпризах. Презентация фильма состоялась в галерее «Вата» 25 августа 2010 года в рамках акции «Слепые. Disconnect». Важно не то, что в «Вате» видеоарт до этого никто не показывал. И даже не то, что кроме Ваганова видеоартом в Ростове практически никто не занимается. Важно, что этот фильм хорош. Этот фильм свеж. И у него есть крылья.

«Synergos : 24» – это фильм о последнем дне съемок фильма Руфата Гасанова «O, sortie!» (24 июля 2010 года), фильм о фильме, «который нас всех познакомил, и о неделе, которая нас всех сдружила, о дне, который мы прожили вместе, о лете как мгновении, о нас самих в этом дне, молодых навсегда» – пишет Ваганов в посвящении к работе.

«Ребята из ВГИКа снимали в Ростове кино. Это совпало с конкурсом, который объявили на «YouTube». Конкурс подал  идею снять один день из своей жизни. Я никогда не задумывался раньше, из чего складывается жизнь, насыщенная событиями, эмоциями, чувствами, воспоминаниями. Ведь на первый взгляд обыденность выглядит довольно банально. Я просто разделяю мысль Уильяма Берроуза: «Невозможно показать никому ничего, чего бы он уже не видел, на каком-нибудь уровне, – и точно так же невозможно рассказать никому ничего, чего бы он уже не знал. Функция художника – пробуждать ощущение удивленного узнавания: показывать зрителю то, что он знает, но не знает, что знает».  Поэтому мне захотелось увидеть, как из простых неприметных частиц складывается твоя история, память, твои чувства. Никто из нас тогда не представлял, чем все закончится. Никто не догадывался, что в итоге получится что-то удивительное».

… Сначала было утро. 7.24 на часах. «Ты не чувствуешь боли и просто несешься вперед», – поет Джимми Хендрикс за кадром. За окном мелькают переулки, перекрестки, прохожие, подсолнухи, небо. Камера запечатлевает поездку под дождем в неизвестность, в другой город по всем законам «роуд-муви». Дорога - как поток сознания героев Джека Керуака.

«Все срослось случайно. И было построено на каких-то совершенно удивительных вещах, немыслимых пересечениях – с первого дня нашего знакомства и до окончания работы… Я убедил съемочную группу съездить в Таганрог. Погода портилась, собирался дождь. Но, с другой стороны, бродить по Таганрогу и снимать хорошо и под дождем. Как художник может снимать фильм? Очень просто – рисовать камерой».

После динамики и суеты большого города старый дом, появляющийся в кадре, выглядит подчеркнуто контрастно. Женские фигуры на античных слепках фасада. Уснувшие мифы на старой пленке. Эстетика немого кино.
Цифры 1,2,3 осыпаются в бездонность шахты лифта. Цифры, как и звуки в кадре, значимы для «Synergos». Время на часах в начале фильма – 7.24. 7-ой месяц, 24-е число, то есть 24-е июля, день происходящих событий. Нумерология как часть магии, но какой творец не маг?

«Миг, который объяснить невозможно. В этой обыденности у тебя на глазах происходит какое-то совершенно необъяснимое чудо. Обыкновенное чудо».

Старый колодец. Мастерская художницы Наташи Дурицкой. Разговоры за чаепитием снова возвращают к повседневности. Но внимание концентрируется на картинах, на их отражениях, как в древних образах, в старых зеркалах и окнах, и мы снова начинаем растворяться в вечном. Цвета оживают и, как бабочки, начинают заполнять комнату, подобно кадрам мэтра мирового видеоарта Стэна Брекхеджа.
«Красивое окно – все эти трещины, паутина…» – говорит герой за кадром. «Правда?» – слышно в ответ. Сквозь окно мы видим виноград: вначале в реальном цвете, потом цвета обращаются, потом обращаются еще раз. Автор как будто провоцирует нас посмотреть на реальность по-другому. Ведь в действительности все не так, как на самом деле.
Окна в «Synergos» символичны: они соединяют нас с другим миром. Однажды люди входят в кадр, как из зазеркалья. Появляется другое измерение, ощущение инобытийности. Окна летают. Кадр начинает дробиться как в калейдоскопе, рассыпаться мириадами цветов, созвучий, являя новые пути в потаенные миры. Крыши с антеннами, как раз такие, которые предпочитают ангелы для прогулок… Для чего все эти полеты во сне и наяву?

«В известном киноманифесте поколения 70-х «Полеты во сне и наяву» герой Янковского, раскачиваясь на качелях, неожиданно отпускает руки и просто летит между небом и землей над водной гладью в никуда – помните этот момент? Что это: попытка обретения свободы внутри себя? Поиск ответов на вопросы, ответов на которые нет? Надежда на возвращение  утраченных чувств? Или просто немой крик в невыносимой легкости бытия, крик как бунт?».

…Чайка никогда не летит по плоскости. Небо никогда не бывает ровным. И начинается «Wind In Her Hair» – одна из лучших композиций ростовской группы «Motorama». Ритм картинки и ритм музыки безупречно совпадают. Автор пользуется кадрами, как хирургическими инструментами. Штормящее море – кульминация. Это свобода, это ветер в ее волосах. Это сама жизнь. Обратная сторона – ниспадающее напряжение. Фрагменты съемок ВГИКовского фильма. Мертвая чайка, странный человек на волнорезе. Отчаянно бьющееся о камни море. Рефлексивно снимающая камера.
Путешествие окончено. Дорога домой под «Stars» Алины Орловой. Ночные огни, мириадами звезд рассыпающиеся по финалу ленты. Усталый, утопающий в звездах сонный город.
«The mystery I'm touching». Может быть, та тайна, к которой я прикасаюсь, это и есть синергия? Мы прикасаемся к ней, когда испытываем радость встречи. Когда слышим и понимаем друг друга. Когда открываем сердца и руки. Когда творим и становимся немного другими, и наша жизнь меняется вместе с нами на какие-то мгновения.

«Все снималось естественно, в фильме нет ни одного постановочного кадра. Море рвануло ощущение жизни, того, что мы вместе. Кто-то сказал: «Вот от таких встреч вырастают крылья». Наверное, это и есть синергия – когда энергия каждого сливается в одно целое, в один день из жизни, который будешь помнить всегда».

В эпилоге писатель Игорь Бондаренко вводит все происходящее в контекст: говорит о духовном кризисе и его преодолении. «Должны, наверное, появится какие-то новые люди. Которые возможно еще не родились. Но поскольку жизнь на земле продолжается, не может все время общество находиться в состоянии стагнации. Я, к сожалению, пока не вижу тех ростков, но они появятся, они обязательно появятся». Занавес. «Пекин Роу-Роу» за кадром….
Так о чем же фильм Ваганова? О возрождении нашей культуры или о святости детства? О красоте жизни или о ее быстротечности? Для чего этот фильм?

«У меня нет ответа. На вопрос «В чем смысл жизни?» в одном из интервью Джон Кейдж как-то заметил: «Смысла нет. Есть просто жизнь».

Получился очень личный фильм, по-детски открытый. Фильм искренний и хрупкий, пронзительно печальный, и все же вселяющий надежду.
Иллюстрации: фото из архива Игоря Ваганова,
кадры из фильма "Synergos : 24"
links: 

Для открытого лба...

Я сказал тебе это для туч
Я сказал тебе это для дерева на морском берегу
Для каждой волны для птицы в листве
Для камешков шума
Для привычных ладоней
Для глаза который становится целым лицом и пейзажем
И которому сон возвращает небеса его цвета
Я сказал тебе это для выпитой ночи
Для решеток у края дорог
Для распахнутых окон для открытого лба
Я сказал тебе это для мыслей твоих и для слов
Потому что доверье и нежность не умирают.
Поль Элюар


Во дворе моего дома живет колония кошек. Их каждый день кормит пожилая женщина, соседка, перенесшая онкологическое заболевание. Она верит, что будет жить до тех пор, пока будет давать еду этим котам. Каждый из нас, осознанно или нет, придумывает для себя какую-то магию. Для меня это искусство. Страшное или веселое, красивое или безобразное, неудобное или успешное – но всегда имеющее тот самый нерв, который заставляет нас чувствовать жизнь в ее обаянии, глубине и противоречивости, а значит – по-настоящему жить. О таком искусстве и будет мой блог. Потому что, как заметил один парень, на свете нет ничего прекрасней музыки. Разве что дыни?:-)



  
Je te l'ai dit pour les nuages
Je te l'ai dit pour l'arbre de la mer
Pour chaque vague pour les oiseaux dans les feuilles
Pour les cailloux du bruit
Pour les mains familières
Pour l'oeil qui devient visage ou paysage
Et le sommeil lui rend le ciel de sa couleur
Pour toute la nuit bue
Pour la grille des routes
Pour la fenêtre ouverte pour un front découvert
Je te l'ai dit pour tes pensées pour tes paroles
Toute caresse toute confiance se survivent.
Paul Éluard