Жизнь мэтра отечественной импровизационной музыки вмещает столько ярких и значимых событий, что трудно поверить, что все это произошло с одним человеком. Сергей Федорович Летов играл с Сергеем Курехиным и «Аквариумом», записывался с «Гражданской обороной», выступал с Ольгой Арефьевой и Олегом Гаркушей, с нойзовым музыкантом Алексеем Борисовым и прог-роковым театром «Кафтан Смеха». Недавно музыкант впервые выступил в южной столице.
Энергичность Сергея Летова поистине поразительна. Сергей Летов основал духовые ансамбли Три«О» и «САКС-Мафия», объездил с концертами все континенты мира, играл в знаменитой «Knitting Factory» в Нью-Йорке и имеет огромный успех в Японии. Сергей Федорович озвучивает спектакли Владимира Сорокина и Венедикта Ерофеева, работает с авангардными перфомансистами Германом Виноградовым и с буто танцорами «Поэма Театра». Сергей Федорович снимается в кино, пишет статьи и читает лекции о современной музыке в Московском институте журналистики и литературного творчества. Кроме того, Сергей Федорович в течение многих лет озвучивает живьем разнообразные шедевры немого кино, от «Фауста» Фридриха Мурнау до сказочных бумажных мультфильмов Лотты Райнигер.
Программа, которую Летов привез в Ростов, была посвящена памяти музыканта Ивана Соколовского. Это один из прародителей российского эйсид-джаза, трип-хопа, эмбиента. Соколовский был главным музыкальным партнером Сергея Летова на протяжении второй половины 90-х и 2000-х годов. «Мы когда-то играли с ним вместе в группе «Ночной проспект», – рассказывает Сергей Федорович. – С середины-конца 90-х начали активно выступать вместе и выступали до самой его смерти. Последний в его жизни концерт состоялся 2-ого мая 2005 года, и на этот концерт он принес мне свои фонограммы, чтобы я привел их в порядок, отредактировал, убрал шумы. Это был наш последний с ним серьезный разговор. Через несколько дней у него случился инсульт, и он скончался, не приходя в сознание. Я решил, что музыка Ивана должна жить. И это должен быть не только архив, диски, которые он издавал – захотелось увековечить его память такого рода программой».
В Ростове Сергей играл на новом тенор-саксофоне, звуки которого напоминают более «черную» музыку, блюзовую. Еще Сергей привез с собой два довольно необычных для нашей страны инструмента. MIDI-контроллеры (духовые, но электронные инструменты) и аналоговый синтезатор, устроенный по методу физического моделирования.
Все, что я играет Сергей Федорович – это импровизация. Он ничего не имеет против написанной музыки, но не по нотам ему играть интереснее. Слушатель же никогда не знает наперед, каким будет музыкальное путешествие. Ростовское выступление было похоже на встречу с другими мирами, мудрыми и странными. Мы задали Сергею Летову несколько вопросов.
– Сергей Федорович, что для вас актуально сейчас?
– Меня занимает разделение современного искусства на институциональное и неинституциональное. Есть искусство, которое поддерживается государством и всяческими фондами, например, балет, опера, классическая музыка. Или какой-то радикальный авангард, который демонстрируют в залах, где устраиваются перформансы, симпозиумы, посвященные современному искусству. Там абсолютно все равно – пришли люди или не пришли. Если не пришли – даже еще лучше. У меня было такое выступление в Германии – в Красном зале замка Брауншвейгов был концерт, посвященный истории синтезаторов, от аналоговых до софтверных. Я пересчитал всех присутствующих в зале. Если исключить родственников и учеников той оравы, что была на сцене, то в зале присутствовало девять человек. Но городской совет Брауншвейга отпустил серьезную сумму денег, предусмотрел даже паркинг для приехавших профессоров. Вот нас человек двенадцать на сцене, разных музыкантов, из разных городов и стран и девять человек в зале. И немцы считают: «Замечательное мероприятие!» Еще выделили деньги для фотографа, который снимает этих девятерых человек так, чтобы казалось, что их человек пятьдесят или сто. Для Германии культура – это национальная идентичность. Они тратят деньги на то, что, может, уже публике и ненужно, но зато это страна «высокой культуры».
А есть музыка трип-хоп, эмбиент, электроника, так называемая музыка ди-джеев. Она, может быть, по звуку такая же авангардистская, как музыка институциональная, но ее никогда в эти залы не пустят. Она растет как сорняк, и она живет благодаря тому, что ее поддерживают люди: платят за билеты, покупают диски. Это искусство «немузейное». Но искусство не предназначено для того, чтобы его сразу на кладбище несли, а музей – это же кладбище искусства. Там в гробах оно лежит аккуратненько, его трогать нельзя, написано на табличках, что это такое. Надо только принимать к сведению и приобщаться. Сейчас сложилась такая ситуация: искусство – это то, что умерло. А про то, что живо, например, про группу «Война», говорят: это не искусство, они картинок красивых не рисуют. Но они стали институциональным искусством, потому что им дали государственную премию «Инновация» за этот год. Все возмущаются: если они революционеры, они должны были отказаться. А раз они не отказались, они перешли в категорию «серьезного высокого искусства».
В мае я хочу сделать с одной танцовщицей перформанс-диалог на эту тему. Она о религии размышляет, «Ветхий завет» читает. И вот мы будем с нею разговаривать. Я хочу сделать таким образом, чтобы видеокамера включалась в зависимости от ее движений. Получится диалог, который будет перемежаться музыкой и танцем.
– К современному серьезному искусству, по большому счету, публика равнодушна. Насколько это болезненно для вас?
– То, что публика проголосовала ногами против современного искусства, против современной серьезной музыки, мне, конечно, печально. Я, конечно же, хотел бы, чтобы, как в 80-е годы, у нас были тысячи зрителей. Один раз на выступлении группы «Поп-механика» было десять тысяч зрителей. Три дня подряд на концерт пришли восемь, девять и десять тысяч человек. Сейчас такое невозможно представить для авангардной музыки. Это был 89-ый год. Общество было на подъеме, люди хотели нового, интересного. Потом людей обманули в 91-ом году. Люди устали. Они почувствовали, что ими проманипулировали. А чего ждать? Ждать-то нечего. Наша цивилизация умирает. В Голландии через несколько лет количество мусульман превысит количество христиан. Если вы побываете в каком-нибудь Авиньоне во Франции – 40% населения афроамериканцы и арабы. И они совершенно не воспринимают эту культуру. Они потерпят немножко, а дальше по Европе будут на верблюдах ездить. И совершенно другая будет музыка. Будут мугамы, макамы. А вот эта институциональная музыка или ди-джейская… они даже изучать ее не будут. Турки же не изучают в школах Византийскую империю. Ну, жили какие-то здесь. Теперь мы тут живем. Вот то же самое с нами произойдет. Мы доживаем конец своей культуры. Пятьдесят-восемьдесят лет… Я, наверное, до полного краха не доживу. Но будущее нам не принадлежит.
– Вы много гастролируете. Чем отличаются выступления в России от выступлений за границей?
– За границей публика не то чтобы лучше подготовлена, но она иначе к музыке относится. Россия – это страна логоцентричная. В России на первом месте слово. Мы говорим «музыка», а подразумеваем текст песни. Меня спрашивают о творчестве брата, и все говорят о тексте. Хоть бы кто-нибудь сказал: «Почему он играл в фа-диез-миноре и в ми-миноре?» Он сам, кстати, не знал, что такое ми-минор и фа-диез-минор. Так и не узнал. Все говорят о словах. Музыка на самом деле неважна. Важен текст. Что такое русский рок? Гитары, бас-гитары, барабаны и певец. Ну, певец понятно, он текст доносит. А бас-гитары и гитары зачем? Положено так? А если их не будет? Вот Юра Шевчук приедет без гитар и бас-гитар, что, от этого что-то резко потеряется? Абсолютно не потеряется. Любой русский рок можно исполнить под гитару. А вот вы представьте «Led Zeppelin» или «Pink Floyd», исполненные на двенадцатиструнной гитарке. Странно было бы. Потому что там рок – это рок, а у нас есть городской русский романс, вариация – нынешний шансон. В Москве, например, есть всего один клуб, в котором играют импровизационную современную музыку. Он называется «Дом». Ее играют два-три дня в неделю. И не каждую неделю. А в Токио сто джазовых клубов, больше ста. Я играл в трех из них, и все дни был полный зал.
Наталья СЛОВАЕВА
Фото автора
Комментариев нет:
Отправить комментарий