"Мы, как торренты, на вечной раздаче"

Один из ярких представителей современного поэтического рок-андеграунда, темный шансонье из Волгограда Бранимир (он же Александр) Паршиков в начале лета дал концерт в Ростове-на-Дону. Освещение неприглядных сторон человеческой природы, перемежаемое с верой в то, что когда-нибудь окружающий мир станет лучше, мощная подача, искренние тексты – возможно, благодаря этому его песня «Прешбург» победила по итогам голосования в программе «Родная речь» на «Нашем радио». Однако, победив, же сразу оказалась «не в формате».

Между пацанами и Кастанедой

– Александр, расскажи о своей неоднозначной победе.

– В мае на «Нашем радио» в программе Андрея Бухарина «Родная речь» прозвучала моя песня «Прешбург», причем дважды. По итогам голосования она победила всех, набрала 43%, но в ротации она будет «только после победы революции». Не формат. Еще совсем недавно рецензия на альбом «Лили Марлен» была опубликована в известном журнале DarkCity, которым я зачитывался в юности. Рецензию написал сам редактор, для меня это значимое событие. То, что в детстве казалось далеким и недостижимым, постепенно сбывается

– В твоем творчестве сочетаются интеллектуальность и «низкий штиль». В жизни у тебя тоже так?

– В общем, да. У меня очень широкий круг общения. Сам я вырос в простой семье в небольшом городке Котово Волгоградской области, где сложно культурно провести досуг. На моей лестничной площадке ребята варили винт, многие «друзья детства» сейчас — кто по тюрьмам, кто по могилам. Мне приходилось лавировать между двумя мирами — пацанским, который меня окружал, и миром, который я сам для себя открывал через чтение книг, философию Карлоса Кастанеды, песни группы «Калинов мост». Было трудно добывать информацию, но вполне возможно. На моем концерте могут сидеть простой ВДВ-шник и высоколобый интеллектуал, который ждет от меня какого-то откровения. Каждый приходит за чем-то своим, и мне приятно играть для всех. Мои лучшие друзья сейчас к музыке вообще отношения не имеют. А в музыкальном мире у меня друзей немного, один из них – фронтмен ростовской группы «Церковь детства» Денис Третьяков.

– Трудно было начинать играть в этих «двух мирах»?

– Сначала человек берет гитару, чтобы как-то выделиться, понравиться девушке, чтобы отличаться от сверстников. У дворовой шпаны были свои «рыцарские» добродетели — то, что нужно уметь делать. Одной из таких добродетелей было умение играть на гитаре. Первые три аккорда мне показали пацаны во дворе, четвертый аккорд показал родной отец. Потом я сам учился. Тогда я знал репертуар всего «Чижа», Башлачева — все, что слышал на кассетах. Потом возникла потребность делать что-то в группе. А потом я задал себе вопрос: зачем все это надо? И если ты не расцениваешь свою деятельность, как миссию, то зачем тогда вообще этим заниматься? Так два года назад я бросил работу и стал гастролировать. Андеграунд —  музыкальная прослойка, где люди воспринимают свою деятельность, как миссию.

– Многие музыканты, которые считали себя андеграундом, со временем изменили своим принципам.

– Это происходит потому, что как только ты начинаешь из себя что-то представлять, тебя сразу начинают покупать. Так было со многими талантливыми людьми, которые просто сдулись, когда их купил Вавилон. Но есть еще люди, которые продолжают за что-то биться. Сейчас это все становится ненужным, и это меня удивляет. Люди все меньше и меньше хотят, чтобы их задевали за живое, меньше и меньше хотят думать. Я не знаю, винить их в этом или нет. Видимо, нужно искать новые формы творчества, новую модель взаимодействия с публикой. Андеграунд сегодня стал собирать меньше народу, это общая тенденция. Я могу назвать себя андеграундным музыкантом, потому что я играю не в мажорных клубах, меня не показывают по телевидению, почти не крутят на радио, мое имя редко мелькает в журналах.

«У нас страна арестантская»

– В твоих текстах много славянского, исконно русского мира. Что, по-твоему, сейчас происходит с русскими?

– Я не разделяю мнения о том, что в нашей стране сейчас какой-то повсеместный упадок. Приведу простой пример. Мой друг работал в ломбарде, я как-то посидел у него полчаса. Насмотрелся на наркоманов, трясущимися руками несущих швейную машинку. В таких местах теряешь веру не только в русских, но и в человечество в целом. Но со мной в спортзале занимаются здоровые и сильные русские пацаны, от 15 лет, и когда я вижу их, я понимаю, что это будущая элита моего народа. Русским быть пока не особо модно. Думают, что мы — это такое пьяное быдло, которое горланит Комаринскую и мнит, что хлеб сам собой народится. Но это далеко не так. Для меня русские — это звание, которое нужно заслужить. Появились команды, новые рэперы («Грот» например), которые отстаивают здравые идеи, традиционные ценности, призывают заниматься спортом. У меня самого казачьи корни, для меня это значит многое, нужно соответствовать в определенном смысле. Но я не разделяю казаков и русских.

– Однако действительность, которую ты изображаешь, зачастую неприглядна.

– Ко мне на концерт приходил один батюшка. Я спросил его: «Как вы оцениваете то, что я делаю?» Он ответил: «Я понимаю, что у тебя много уловок, некоторые на них попадаются, но сейчас в людях какие-то традиционные ценности можно разбудить только шоковой терапией — показать подлинное уродство окружающей реальности». Моя задача в этом. Идеальная реакция на концерт — чтобы людям стало тошно и стыдно за ту действительность, которую я описал. В информационный век к подкорке все труднее и труднее пробиться, и если я буду в лаптях водить хороводы — меня не услышат. Тут нужно разговаривать на языке века и показывать то смятение, которое творится в умах.

– Иногда ты используешь шансон, блатную романтику... Что это для тебя? Насколько серьезно относишься к таким определениям своего стиля, как «гностический шансон»?

– Определение «гностический шансон» придумано не мной. Единственный термин, который я использовал по отношению к своему творчеству, это антирэггей. У нас страна арестантская, это целый пласт психики. Люди всегда сочувствовали арестантам, здесь есть ощущение, будто сидишь в хате, и никуда не деться из нее, и какое место ты в ней займешь, так твоя судьба и повернется. Постоянное ожидание освобождения.

Трэш-спектакль одного музыканта

– У тебя есть песня, в которой речь идет о том, что мир держится не на трех китах, а на горбах Матрены и Терезы. Что ты имел в виду?

– Ясно, что Вавилон держится на деньгах. Но глобально все держится на милосердии и на тех, у кого большая сила духа. Таких, как Матрена, персонаж Александра Солженицына, таких, как мать Тереза. А объединить нас способны великие дела: будь то великая стройка или великая война. Никто не учит людей осознанно существовать. Я редко смотрю телевизор, но вчера решил посмотреть. Должен сказать, роскошно эта зомби-машина работает. Люди ведутся, а государству проще, чтобы они жили в зомби-состоянии, чтобы смотрели сериалы и работали за копейки, в вечном страхе и вечной вражде.

Газета "Уполномочен заявить" №25 (87) от 27 июня 2012 года (Ростов-на-Дону)

– На твоих концертах есть ощущение полной самоотдачи. Как ты восстанавливаешься, и в какое русло намерен направить свою энергию в ближайшее время?

– Кроме акустической гитары у меня нет ничего, тексты ведь не всегда на концертах воспринимаются до конца. Поэтому мне приходится компенсировать все энергией и работой с пространством, в каком-то смысле это театр одного актера, трэш-спектакль. Нужно всегда играть в полную силу, отдавать жизненную энергию полностью, не жалеть – мы, как торренты, на вечной раздаче. Летом график у меня не очень жесткий: я буду восстанавливаться, потому что, чтобы раздавать энергию, ее надо откуда-то брать, причем легальным способом. Я хожу в спортзал, не пью и не курю, единственное — пью китайский чай пуэр, в последнее время все реже. Сейчас я записал новый альбом, готовы все партии, в середине июня буду его сводить. Планирую запустить его 1 сентября, в День знаний. Там будут звучать инструменты, которые я раньше никогда не использовал, например, симфонические барабаны. А потом  у меня будет большой тур, я проеду городов 30 до Сибири и Урала.

Наталья СЛОВАЕВА

Фото из архива героя