 |
| Игорь Ваганов "Я - киборг. Но это нормально..." |
Когда-то давно он написал рассказ. Про человека, который проснулся, собрал сумку, на полночной попутке добрался до Ворошиловского моста, где старательно инсценировал свою смерть, бросив в воду одежду, письма и документы. Затем он исчез. Когда в прессе появились первые сообщения о его гибели, он был уже далеко.
Эта история могла бы произойти с ним самим. Несколько раз городские новости полнились слухами о его смерти. Каждый раз, когда город не принимал его, он исчезал. Но каждый раз почему-то возвращался. Свой среди чужих, чужой среди своих. Просто другой. Игорь Ваганов, художник, журналист, культуролог, организатор множества арт-проектов в стране и за рубежом, самая интригующая фигура ростовского андеграунда.
В детстве Игоря завораживали куклы. Ребенок шил их из лоскутков, сочинял истории и устраивал на бульваре перед домом каждый вечер представления. Собирались бабушки с детьми, смотрели, плакали. Когда мальчик пошел в школу и сшил куклу на уроке труда, это показалось учителям тревожным знаком: вызвали родителей, и вскоре школу пришлось сменить.
Ребенком Игорь пытался сжечь Областной музей изобразительных искусств на Пушкинской. Перенес кучки осенних листьев к зданию и поджог. Ему не понравились картины висевшие там. Юного террориста задержали по всем правилам – с дворниками и участковым. Ему едва тогда исполнилось шесть.
Период взросления проходил бурно, под знаком «первой пубертатной любви» - актрисы, певицы и иконы 60-х Джейн Биркин. Спасибо рок-музыке: она спасла мальчику здоровье. Когда появились «Led Zeppelin», Игорь понял, что свет клином на Жене Биркиной не сошелся, что есть в этом мире что-то более содержательное, и не столь болезненно на него воздействующее.
 |
| Игорь Ваганов. Война |
В художественную школу Игоря Ваганова хоть и со скрипом, взяли сразу в выпускной четвертый класс. Однако проучился он там не долго. Как-то на урок зашел директор, Игорь к тому моменту свой горшок с натюрмортом уже нарисовал, и развлекался тем, что ваял из него какой-то кубизм. Директору кубизм явно не был близок, и все кончилось скандалом. «Преподаватель тогда предложил мне посещать занятия тайно – лазить через окно, – рассказывает Ваганов. – На случай появления директора у нас в кабинете был шкаф с глиняными головами, и учитель предложил меня там прятать. Я поблагодарил, но не согласился. Потому что начинать жизнь со шкафа с оторванными человеческими головами – это, по-моему, мрак». С тех пор он ненавидит натюрморты…
Подростком Игорь участвовал в разных выставках и один раз его даже назвали «юным Дюрером» - сказалось раннее увлечение тех лет. Но скорее длинные волосы как у Дюрера. Однако почивать на лаврах оказалось невыносимо скучно. Поздней ночью он вынес из дома около восьмидесяти своих живописных полотен, разрезал на куски и сжег. Только немногие спасла мама. У мамы оказался хороший вкус. Никто тогда не знал, что к рисованию он вернется только десять лет спустя…
Музыке молодых людей в ту пору учили вражеские радиоголоса, которые упорно глушили наши идеологические службы. Ребята слушали безобидную «АВВА», которая через многочисленные помехи больше напоминала Джимми Хендрикса. «А потом удивляются, почему дети выросли такими нервными!» – восклицает Ваганов.
С первой школьной группой «Stream», которую сами участники ехидно называли «стрем», Игорь репетировал в воинской части. Во время выступления на праздничном концерте в честь 23-го февраля с песней группы «Самоцветы» «У деревни Крюково» Игорь открыл для себя удивительную вещь. Если «Самоцветов» играть в замедленном темпе, получается чистой воды «Black Sabbath». После этого открытия репетиционной базы ребята лишились.
В училище им. Грекова Ваганова не взяли, сказали, что учить его просто нечему - у него уже есть свой стиль. Тогда Игорь за компанию с другом решил поступать на биофак РГУ. Всех тогда влекли слоны и обезьяны, а Ваганов хочет изучать волков, а потом уйти к ним жить. Но потом понял: изучать волков надо не в институте, а в жизни.
Однажды Ваганов с другом придумали сделать в Ростове большой фестиваль брейк-дэнса. Все закончилось скандалом – зал просто не смог вместить всех желающих. Поклонниками брейк-дэнса неожиданно оказались и матери с детьми на руках, и пенсионеры союзного значения, народу сбежалась тьма. Местная «молодежка» обозвала Ваганова с другом «мучениками от культуры». Тогда он обиделся и создал …рок-балет. Балет назвал «Макияж». Комсомолу это опять не понравилось – они предложили встречную альтернативу вульгарному буржуазному названию. «Красная гвоздика», или на худой конец «Алые маки Иссык-Куля». Через полгода «Макияж» произвел фурор во Дворце спорта на каком то празднике жизни. «Дальше альтернативы не было – либо в «маки», либо в порно… Нам очень хотелось в порно, но мы были еще маленькие. Пришлось распустить группу».
А потом в его жизни появилась Прибалтика, «советский Запад», любовь к которой он сохранил до сих пор. Родители не верили, что с шестью рублями в кармане можно ночью выйти неизвестно куда и через пару дней оказаться на другом конце земли. «У каждого должно быть свое место на земле. Об этом писал Вайль, снимал Аристакисян, в культурах многих народов оно отмечено как genius loki. Это место где тебе хорошо, где ты раскрываешься максимально». То, о чем Ваганов читал годами, ожило: полеты во сне и наяву, автостоп через страны и судьбы, академия художеств и сами художества, жизнь как чудо, журналистика как стиль жизни, музыка как жизнь в стиле, близость смерти как прозрение.
Наверное символично, что на миллениум пришелся его роман с мультимедиа. Новые технологии давали большую свободу для эксперимента, чем прежние холст и масло. Искусство, рожденное в машине, по замыслу должно было экспонироваться в проекциях, давая зрителю возможность буквально входить в него, осязая его всей кожей. Совсем недавно на международной выставке в Женеве, Швейцария, состоялась премьера работы Ваганова «Matame, por favor!» (Прошу, убей меня!). К счастью, все остались живы.
Два года назад неожиданно оставив журналистику, в которой проработал многие годы, он снова вернулся к рисованию. Через месяц показал свои работы на выставке в Нью-Йорке. Год спустя Ваганов показал свои первые фильмы. «Потому что кино, это, пожалуй, единственное чем я еще не занимался…». Что дальше?
Мы побеседовали с Игорем Вагановым о радости потерь и боли обретений.
– Игорь, что проект «Achtung Baby!» значил лично для тебя? – «Achtung» изменил меня во многом. Это просто уже часть жизни. Он дал мне имя в стране и за рубежом, дело, которое нравилось мне, встречи и работу с людьми, о многих из которых я раньше мог только мечтать. Для меня гораздо важней не то, что «Achtung» дал мне, а то, что «Achtung» дал огромному количеству людей по всему миру. Признаться, для меня было неожиданностью как проект, созданный в Советском Союзе, во многом несовершенный, стал одним из ведущих в своем формате в мире. Он помогал многим людям налаживать связи, получать информацию, координировать какие-то действия, консолидироваться, вдохновляться, творить, мыслить по другому. Самим фактом своего существования «Achtung» показал, что можно делать и как можно делать. Это было одно большое и удивительное приключение. Начиная с открытия для себя удивительных художников и артистов по всему миру с их харизматическим видением жизни. И заканчивая искусством, пропаганде которого не только здесь в России, но и за рубежом мы широко содействовали. «Achtung Baby!» – это как одна большая книга. В которой много страниц. Радио «Achtung» – одна. Нашумевшая пластинка «Ten Years of Madness (behind the Iron Curtain)» (Десять лет безумия (за железным занавесом) – другая. Маленькая девочка Света, которая вела со мной первые радиопередачи – совсем третья. И все эти страницы по-прежнему актуальны и значимы. Хотя уже история…
– Любое странствие – это, прежде всего, маленькое открытие мира. И конечно себя в нем. И понимание того, что мир намного интереснее, чем может казаться. И проще. И ты его делаешь сам. Главное, что дала мне Голландия, это чувство, что я абсолютно не андеграундовый человек. Если то, что я там увидел, и есть андеграунд. Первая ночь по приезду закончилась беседами о Тургеневе с девушками Улицы Красных фонарей, бросанием под поезд, идентификацией звезды Игги Попа в случайном клубе. А в пять утра меня резали как свинью какие-то добрые амстердамцы в ломке. До сих пор шрам остался. Ростов тоже город не тихий, но Амстердам оказался круче. Раньше, приезжая туда, на каждом шагу предупреждали: держите при себе двадцать гульденов. Подойдут – отдавайте. У меня лежали двадцать гульденов в кармане у сердца. Но они-то мне в живот тыкали. Тыкали бы в сердце, нашли бы. Готовый сюжет для блокбастера.
Прага дала мне возможность облегченно вздохнуть, потому что после того, как я перестал бывать в Вильнюсе, в душе осталась какая-то дыра. В Праге я понял, что есть другой город, где мне может быть также хорошо. Прага – это memento more, город, на каждом шагу напоминающий о смерти. Но не тягостно и дипрессивно, а бодро, весело и светло. Я жил там в Нюсле, милом старомодном районе возле знаменитого моста Самоубийц. С него почему то люди постоянно прыгали вниз головой. Может карма у них такая. А другие потом приходили и на асфальте их старательно обводили – что-то вроде, здесь подал Вася, а здесь Петя. Гуляя поздно ночью, когда там никто не прыгал, даже как-то жутко не по себе становилось…
– В данный момент ужин. А не Шекспир. Если серьезно, еще более значимыми стали вещи, которым учили в детстве: искренность, открытость, честность, порядочность, уважение к старикам и любовь к детям. Дом. Жизнь и смерть. Боль – хороший стимул для понимания каких-то вещей. Боль отрезвляет. Она открывает глаза. Она очень сильный афродизиак... Около тридцати лет я занимался здесь тем, чего в Ростове, в общем-то, нет. Я занимался культурой. Странное ощущение. Теперь меня занимают все эти технологии вокруг – по форме, звуку, конструкции и своему деконструктивизму. Потому что время такое. Или так я его давно чувствую. Фриц Ланг и Теа фон Харбоу, Яков Протазанов, Берроуз и Кроненберг, Балард и Кендзи Саратори… Одним словом, есть чем вдохновляться.
– Как ты понимаешь счастье?
– Счастье – это когда ты живешь, как ты хочешь, когда ты сам свою жизнь строишь, а не кто-то за тебя. Ощущение свободы это счастье, хоть даже на мгновения. А еще счастье – это просыпаться без пятнадцати пять и видеть, как вся эта тишина начинает оживать. Как встает солнце, как меняется цвет неба, как сонная кошка лезет на подоконник и строит рожи таким же сонным птицам за окном. И ты такой весь помятый, пытающийся вспомнить сон, который видел пять минут назад. Счастье – когда на улице сырая холодная погода, а дома горячая ванна и сигареты. Счастье – стоять совершенно голым под дождем, когда молния лупит где-то рядом с тобой в землю. И она может влупить один раз и в тебя. Но ты об этом не думаешь, потому что – счастье. Счастье – это дети, когда ты их любишь. Счастье – когда дорогой тебе человек рядом, можно просто молчать и греть его холодный нос. Счастье - оно не в большом и не в глобальном. А в огромном количестве таких маленьких вещей. Счастье когда это понимаешь...
– Игорь, и последний вопрос: при чем тут киборг?
– Какой киборг?
– Какой киборг?
 |
| Игорь Ваганов. Антигравитация |
 |
| Игорь Ваганов. Matame, por favor! |
(рецензия на фильм "Synergos : 24")
Фильм Игоря Ваганова «Synergos : 24» похож на волшебную шкатулку: дна ее никто не видел, и никто не знает обо всех ее сюрпризах. Презентация фильма состоялась в галерее «Вата» 25 августа 2010 года в рамках акции «Слепые. Disconnect». Важно не то, что в «Вате» видеоарт до этого никто не показывал. И даже не то, что кроме Ваганова видеоартом в Ростове практически никто не занимается. Важно, что этот фильм хорош. Этот фильм свеж. И у него есть крылья.
«Synergos : 24» – это фильм о последнем дне съемок фильма Руфата Гасанова «O, sortie!» (24 июля 2010 года), фильм о фильме, «который нас всех познакомил, и о неделе, которая нас всех сдружила, о дне, который мы прожили вместе, о лете как мгновении, о нас самих в этом дне, молодых навсегда» – пишет Ваганов в посвящении к работе.
«Ребята из ВГИКа снимали в Ростове кино. Это совпало с конкурсом, который объявили на «YouTube». Конкурс подал идею снять один день из своей жизни. Я никогда не задумывался раньше, из чего складывается жизнь, насыщенная событиями, эмоциями, чувствами, воспоминаниями. Ведь на первый взгляд обыденность выглядит довольно банально. Я просто разделяю мысль Уильяма Берроуза: «Невозможно показать никому ничего, чего бы он уже не видел, на каком-нибудь уровне, – и точно так же невозможно рассказать никому ничего, чего бы он уже не знал. Функция художника – пробуждать ощущение удивленного узнавания: показывать зрителю то, что он знает, но не знает, что знает». Поэтому мне захотелось увидеть, как из простых неприметных частиц складывается твоя история, память, твои чувства. Никто из нас тогда не представлял, чем все закончится. Никто не догадывался, что в итоге получится что-то удивительное».
… Сначала было утро. 7.24 на часах. «Ты не чувствуешь боли и просто несешься вперед», – поет Джимми Хендрикс за кадром. За окном мелькают переулки, перекрестки, прохожие, подсолнухи, небо. Камера запечатлевает поездку под дождем в неизвестность, в другой город по всем законам «роуд-муви». Дорога - как поток сознания героев Джека Керуака.
«Все срослось случайно. И было построено на каких-то совершенно удивительных вещах, немыслимых пересечениях – с первого дня нашего знакомства и до окончания работы… Я убедил съемочную группу съездить в Таганрог. Погода портилась, собирался дождь. Но, с другой стороны, бродить по Таганрогу и снимать хорошо и под дождем. Как художник может снимать фильм? Очень просто – рисовать камерой». После динамики и суеты большого города старый дом, появляющийся в кадре, выглядит подчеркнуто контрастно. Женские фигуры на античных слепках фасада. Уснувшие мифы на старой пленке. Эстетика немого кино.
Цифры 1,2,3 осыпаются в бездонность шахты лифта. Цифры, как и звуки в кадре, значимы для «Synergos». Время на часах в начале фильма – 7.24. 7-ой месяц, 24-е число, то есть 24-е июля, день происходящих событий. Нумерология как часть магии, но какой творец не маг?
«Миг, который объяснить невозможно. В этой обыденности у тебя на глазах происходит какое-то совершенно необъяснимое чудо. Обыкновенное чудо».
Старый колодец. Мастерская художницы Наташи Дурицкой. Разговоры за чаепитием снова возвращают к повседневности. Но внимание концентрируется на картинах, на их отражениях, как в древних образах, в старых зеркалах и окнах, и мы снова начинаем растворяться в вечном. Цвета оживают и, как бабочки, начинают заполнять комнату, подобно кадрам мэтра мирового видеоарта Стэна Брекхеджа.
«Красивое окно – все эти трещины, паутина…» – говорит герой за кадром. «Правда?» – слышно в ответ. Сквозь окно мы видим виноград: вначале в реальном цвете, потом цвета обращаются, потом обращаются еще раз. Автор как будто провоцирует нас посмотреть на реальность по-другому. Ведь в действительности все не так, как на самом деле.
Окна в «Synergos» символичны: они соединяют нас с другим миром. Однажды люди входят в кадр, как из зазеркалья. Появляется другое измерение, ощущение инобытийности. Окна летают. Кадр начинает дробиться как в калейдоскопе, рассыпаться мириадами цветов, созвучий, являя новые пути в потаенные миры. Крыши с антеннами, как раз такие, которые предпочитают ангелы для прогулок… Для чего все эти полеты во сне и наяву?
«В известном киноманифесте поколения 70-х «Полеты во сне и наяву» герой Янковского, раскачиваясь на качелях, неожиданно отпускает руки и просто летит между небом и землей над водной гладью в никуда – помните этот момент? Что это: попытка обретения свободы внутри себя? Поиск ответов на вопросы, ответов на которые нет? Надежда на возвращение утраченных чувств? Или просто немой крик в невыносимой легкости бытия, крик как бунт?».
…Чайка никогда не летит по плоскости. Небо никогда не бывает ровным. И начинается «Wind In Her Hair» – одна из лучших композиций ростовской группы «Motorama». Ритм картинки и ритм музыки безупречно совпадают. Автор пользуется кадрами, как хирургическими инструментами. Штормящее море – кульминация. Это свобода, это ветер в ее волосах. Это сама жизнь. Обратная сторона – ниспадающее напряжение. Фрагменты съемок ВГИКовского фильма. Мертвая чайка, странный человек на волнорезе. Отчаянно бьющееся о камни море. Рефлексивно снимающая камера.
Путешествие окончено. Дорога домой под «Stars» Алины Орловой. Ночные огни, мириадами звезд рассыпающиеся по финалу ленты. Усталый, утопающий в звездах сонный город.
«The mystery I'm touching». Может быть, та тайна, к которой я прикасаюсь, это и есть синергия? Мы прикасаемся к ней, когда испытываем радость встречи. Когда слышим и понимаем друг друга. Когда открываем сердца и руки. Когда творим и становимся немного другими, и наша жизнь меняется вместе с нами на какие-то мгновения.
«Все снималось естественно, в фильме нет ни одного постановочного кадра. Море рвануло ощущение жизни, того, что мы вместе. Кто-то сказал: «Вот от таких встреч вырастают крылья». Наверное, это и есть синергия – когда энергия каждого сливается в одно целое, в один день из жизни, который будешь помнить всегда».
В эпилоге писатель Игорь Бондаренко вводит все происходящее в контекст: говорит о духовном кризисе и его преодолении. «Должны, наверное, появится какие-то новые люди. Которые возможно еще не родились. Но поскольку жизнь на земле продолжается, не может все время общество находиться в состоянии стагнации. Я, к сожалению, пока не вижу тех ростков, но они появятся, они обязательно появятся». Занавес. «Пекин Роу-Роу» за кадром….
Так о чем же фильм Ваганова? О возрождении нашей культуры или о святости детства? О красоте жизни или о ее быстротечности? Для чего этот фильм?
«У меня нет ответа. На вопрос «В чем смысл жизни?» в одном из интервью Джон Кейдж как-то заметил: «Смысла нет. Есть просто жизнь».
Получился очень личный фильм, по-детски открытый. Фильм искренний и хрупкий, пронзительно печальный, и все же вселяющий надежду.
Иллюстрации: фото из архива Игоря Ваганова,
кадры из фильма "Synergos : 24"
кадры из фильма "Synergos : 24"
links:
Комментариев нет:
Отправить комментарий